А Рейган - вор, ковбой и педераст - поставил мир на ядерную карту.
Тревожно мне. Кусаю свой матрас. Дрожу, как СС-20 перед стартом.
Закончился хоккей, пошли стрекозы. А по второй - насилуют кларнет.
Но как же можно, товарищи, ведь висит Угроза? И ничего страшней Угрозы нет.
А.Башлачев
Люблю смотреть кинохронику ядерных испытаний. С позиций маленькой букашки мне очень интересно наблюдать за грандиозными и сверхчеловеческими событиями. Если бы я был муравьем, я бы целыми днями, разинув жвалы, смотрел на людей, на эти неуклюжие гигантские горы, проплывающие мимо, и, наверное, в конце-концов помер бы с голоду. Но так получилось, что я не муравей, а как раз одна из этих гор, и поэтому я смотрю в экран. И, вероятно, все равно однажды помру с голоду.
Так вот, кинохроника. Яркая вспышка, столб пыли, взрывная волна, сметающая все на своем пути, кирпичные дома, исчезающие вмиг, как карточные домики, горящие деревья, которые, несмотря ни на что, остаются стоять, человеческие силуэты на стенах там, где кто-то испарился за долю секунды, огромный белый гриб взрыва на горизонте... Но больше всего меня всегда поражали облака, разбегающиеся от эпицентра. Человек может срубить дерево, взорвать дом, но разогнать облака вот так, за несколько секунд - не может никто. И в этом есть красота, страшная, грозная, убийственная, но все же красота.
Мне очень неприятна мысль о том, что может случиться ядерная война. Это будет означать полную неспособность защитить себя и других, это будет значить, что одномоментно погибнут миллионы людей - только потому, что им повезло родиться и жить в этой стране или даже на этом континенте. Погибнуть под колесами автомобиля или от ножа в темной подворотне не так обидно, как при ядерном взрыве, потому что в последней ситуации от тебя совсем ничего не зависит. Кто-то нажмет на кнопку, и все - ты обречен.
С другой стороны, это, наверное, очень быстро и совсем не больно: "чик, и ты уже на небесах". Даже не узнаешь, что умер. Я, в принципе, не хотел бы умирать долго, но и такой вариант меня не устраивает. Хочется все же быть осведомленным в этом вопросе. Как-никак, всего один раз помирать.
Иногда стираешь штаны, или подметаешь пол и начинаешь представлять, что война все-таки случилась, и жить осталось всего несколько секунд. И перед внутренним взором сразу рисуется картина...
... лето, теплый вечер. Еще не темно, но закат уже выкрасил облака в нежно-розовый. Я, босиком, в одних штанах, выхожу на балкон. Город замер. Не было сообщений по радио, нет ни паники, ни ужаса, все почти как всегда. Но все что-то почувствовали - встали машины на дорогах, пешеходы тревожно оглядываются, те, кто дома, прильнули к оконным стеклам, всем вокруг не по себе. Не поют птицы, не орут под окнами дети, и лишь последние кошки стремительно несутся к подвальным окнам.
С девятого этажа видно далеко вперед, и там, вдали, где блестит полоска залива, что-то вспыхивает ярким огнем, и я, как в замедленном кино, вижу, как привычный мне городской ландшафт начинает исчезать, проваливаться и крошиться, оставляя после себя
ничто. И это ничто ширится, растет, движется ко мне с нарастающей скоростью.
Я понимающе улыбаюсь улыбкой Моны Лизы, в последний раз окидываю взглядом все то, чего сейчас не станет, глубоко вдыхаю, раскидываю руки в стороны и поднимаю глаза к небу, по которому все быстрее и быстрее бегут облака.
Секундная тишина.
Удар.
Темнота.
* * *
А на самом деле, если (когда) все случится, совсем не так все будет.
Ничего особенного не почувствуешь. Как всегда, сядешь на горшок в четырех узких стенах своего туалета, начнешь тужиться, и погаснет свет. С ужасом подумаешь: "Ёпрст, ослеп!"
Ан нет, хуже. Совсем мертвый стал.